Фото Brian Snyder / REUTERS

Расплывчатые формулировки, которыми оперируют американские сенаторы в новой версии «адских» санкций, дают большие возможности по усилению санкционного давления на Россию в любой удобный для Вашингтона момент

Анонсированный вечером в среду, 13 февраля, санкционный законопроект от американских сенаторов Линдси Грэма и Боба Менендеса наделал много шума и нагнал паники, причем даже среди институциональных инвесторов и нерезидентов, что, в общем-то, довольно странно, если вспомнить как сильно, даже с нетерпением, и именно в феврале все ожидали его появления. Объясняться такая нервнозность может, наверное, только излишним оптимизмом после недавнего повышения рейтинга России от Moody’s и ожиданием аналогичного действия от Fitch.

Отвлечемся от реакции финансового рынка и посмотрим, чем, собственно, в реальности может грозить новый виток санкционного давления. Оговоримся сразу — основная угроза от санкций для российского бизнеса состоит в том, будут ли прописаны вторичные санкционные меры для тех неамериканских компаний, которые решат поддерживать или начинать с нуля коммерческую деятельность с попавшими под ограничения партнерами из России. Если вторичных санкций ни де-юре, ни де-факто не будет, то не стоит ожидать и большого эффекта и от новых санкций на сами компании — взаимодействие с американским бизнесом сейчас крайне ограничено и осуществляется чаще всего по инициативе самих США в чувствительных для них вопросах.

Среди находящихся под угрозой российских отраслей экономики, упомянутых в законопроекте, значатся финансовая, нефтяная, газовая (СПГ-проекты) отрасли, IT, судостроение и энергетика с госучастием за пределами России. Последнее особенно интересно, ведь энергетика включает в себя и электрогенерацию, в том числе атомную, и передачу электроэнергии по магистральным сетям, и сбыт.

Что касается банков — в законопроекте нет никаких конкретных имен, нет упоминания об отключении от систем платежей и блокировании долларовых расчетов, однако теперь под санкции может попасть любой «финансовый институт». Это гораздо более широкое и потенциально опасное определение, позволяющее применить ограничительные меры к самым разным профучастникам рынка. Например, к банку или брокерскому дому, через который клиенты могут приобрести допущенные к биржевым торгам в России ценные бумаги попавших под санкции компаний и уж тем более новые выпуски ОФЗ на существенные суммы. Ведь такие сделки, особенно с ОФЗ, при желании могут быть расценены как «прямое или косвенное финансирование вмешательства в работу демократических институтов».

Законопроект готовит заблаговременный удар по расширению присутствия российского СПГ на европейском и азиатском рынках. При этом под СПГ-проектами может подразумеваться что угодно: и терминалы по сжижению, и пункты приема и регазификации, и танкерная перевалка с судов ледового класса для дальнейшей транспортировки в южном направлении. Последнее для азиатских поставок не критично, там используется российская территория, а для европейского сбыта перевалка пока привязана к норвежской юрисдикции — по крайней мере, до ввода в эксплуатацию комплекса на Кольском полуострове, а это еще минимум года-два.

Участие в разработке российских нефтяных ресурсов — это и вовсе максимально общая формулировка, под которую может попасть практически любой иностранный партнер, в том числе и поставщик оборудования. Конечно, если действительно очень нужно, оборудование можно произвести самим — были бы чертежи, а еще лучше — образец. Будет дорого, получится не сразу, но в итоге задача будет решена. Ключевым вопросом здесь является время — программы локализации и разработки аналогов сейчас запущены практически во всех сферах промышленности, в том числе и в подводной добыче углеводородов, и в судостроении (от двигателей до навигационных систем), но до первых результатов практически по всем из них нужно ждать еще от 3 до 15 лет. Столь долгого срока у России, скорее всего, не будет, поэтому нормальная работа, например, по проектам в коммерческом судостроении, будет определяться тем, готовы ли партнеры отстаивать свое участие в них и искать обходные пути.

Общее впечатление получается следующее: законопроект в том виде, как он известен сейчас, является менее жестким, чем прошлогодний радикальный вариант, и не предполагает неизбежного немедленного воздействия на экономику и финансы России. Однако он открывает гораздо более широкие возможности для планомерного усиления этого воздействия в перспективе нескольких кварталов, причем соответствующие решения могут приниматься совершенно внезапно, в том числе и на уровне отдельных ведомств, а по некоторым пунктам — лично президентом США.

Но, главное, вряд ли стоит сомневаться, что этот законопроект последний. Вполне разумно предположить, что в рамках предвыборной кампании 2020 года этот документ будет назван неэффективным, и на свет появится нечто еще более радикальное. К этому и нужно готовиться, защищая свои отраслевые интересы. Худший сценарий, возможный и в случае победы Трампа, и в случае прихода к власти демократов в 2020 году — это попадание в список стран-спонсоров терроризма. Тогда будет не до анализа отраслей. Пока же можно выделить следующие чувствительные места: сельское хозяйство (запрет на поставки семян посевного фонда, смолта, молодняка, кормов и добавок) и атомная промышленность.